Глава третья
СЛАВИНСКИЙ
1
Оригинальный человек Ян Маркович Славинский: Колдун, Кудесник, Сказоч- ник, кому как больше нравилось, так и называли его, кто в глаза, но большинство заглазно.
Облик Славинского окружён туманными загадками, тайнами и недомолвками. Портрет его отличался колоритными, породистыми чертами. Высокий лоб мудре- ца, измятый гармошкой солидных морщин; лобные доли — если кто разбирается в физиогномике — говорили об уме недюжинном, незаурядном. Крутые, бугристые надбровные дуги — признак волевой натуры. Горделиво поднятая грудь и широкие плечи не сломлены каторжной тяжестью прожитых лет. Серебристо-серая, густая борода скрывает упрямый подбородок человека, которого чертовски трудно или не- возможно свернуть с дороги. Руки с виду не богатырские, но такие жилистые, цеп- кие: любого молодого одолеет, если кто из них захочет побороться на руках.
И ещё имелась одна деталь, довольно-таки странная: щёки Славинского, ску- лы, выступающие из-под «горностая» бороды, постоянно покрыты молодым, не- увядающим румянцем, будто известен ему секрет молодильного яблока. Но пре- жде всего — глаза, говорящие о внутренней силе. Сердитый взгляд его стекло мог поцарапать, а добрый, нежный взгляд его согревал не хуже солнечного све- та. Мало того: глянешь в такие глаза и почувствуешь себя как под рентгеном — ка- жется, он тебя видит насквозь.
Кудесник знал назубок едва ли не всё разнотравье в окрестных горах и долах. Да и не только травы — многие секреты древней народной медицины ему знако- мы. Он людей, бывало, ставил на ноги в тех исключительных случаях, когда город- ские врачи понуро отмахивались — дескать, безнадёжен, готовьте гроб. Но и это ещё не всё.
Однажды Кудесник, не покидая посёлка, помог найти пропавшего ребёнка. Случилось так, что мальчуган взял корзинку и ушёл «за огороды» голубику со- брать; её в тот год на ветках столько поразвесилось — кусты трещали, головы склоняя. Увлекаясь лакомством, мальчонка упорол в тайгу, в такие буреломы, где и опытный таёжник заблукает. Родители, едва не обезумев, проискали несколько дней и поникли: ночи в горах становились прохладными, листодёры засвистели по тайге, игольчатый иней крошился на травы, камни выбеливал.
19
Родителям кто-то посоветовал обратиться к Славинскому — последняя надеж- да. Глядя «сквозь» фотографию потерянного чада, Кудесник две-три минуты угрю- мо сопел и помалкивал, а затем неожиданно выдал такое, чему не сразу поверили:
— Пострелёнка своего найдёте в районе дороги, ведущей на вторые Камни, рядом с развалинами бывшего гулаговского лагеря, там, где на излучине ручья сто- ит неохватное дерево, подрубленное прошлогодней молнией. Мальчонка спит под деревом на пихтовых ветках.
Были ещё и другие кое-какие фантастические факты, красноречиво говорящие о редкостном, необыкновенном человеке.
2
В начале карьеры своей Славинский с головой ушёл в науку и наверняка стал бы великим учёным — все предпосылки имелись. Коллеги о нём говорили: «Ян Маркович — пассионарная личность, человек, одержимый идеей и почти не име- ющий инстинкта самосохранения». И Славинский — забегая вперёд — неодно- кратно доказывал свою пассионарность, порою доказывал так, что кровь леденела у тех, кто находился рядом.
Научной карьере Славинского помешала война с фашистами. В войну он стал разведчиком и навсегда потерял своё настоящее имя, свою биографию. Он придумывал себе такие расчудесные легенды для прикрытия, перед которыми померкнут «Сказки тысячи и одной ночи» и многие другие. Добывая сверх- секретные материалы, он проворачивал сложнейшие комбинации, он вытво- рял какие-то немыслимые штуки — кунштюки, как говорили сами немцы. Голо- ву этого неуловимого «страшного русского» германский вермахт оценил один к одному — сколько весит голова, столько и золота за неё обещали. Так, во вся- ком случае, гласит предание.
А когда закончилась война, суровые чекисты оценили голову разведчика со- всем иначе. Вместо германского полпуда золота — девять грамм советского свин- ца. Хотели расстрелять его, теперь уже как злостного немецкого шпиона и пособ- ника. Добрая слава лежит, а худая бежит — вот так и с ним случилось.
— Ты не Славинский! — заявили чекисты.— Ты Сатанинский! Мы раскуси- ли тебя!
— Раскусили, так жуйте,— спокойненько ответил арестованный.
— Разжуём. Успеется. А пока вот бумага тебе, карандаш. Пиши чистосердеч- ное признание.
— Уговорили. Давайте.
Он какое-то время корпел над листом, карандашиком чиркал. Суровые чеки- сты ждали, ждали — не вытерпели, забрали бумагу.
20
— А это что за хренотень? — спросили, рассматривая странный чертёж, по- средине которого красовалось что-то вроде жирной большой восьмёрки, лежащей на боку.— Что это? Отвечай!
21
СЛАВИНСКИЙ
1
Оригинальный человек Ян Маркович Славинский: Колдун, Кудесник, Сказоч- ник, кому как больше нравилось, так и называли его, кто в глаза, но большинство заглазно.
Облик Славинского окружён туманными загадками, тайнами и недомолвками. Портрет его отличался колоритными, породистыми чертами. Высокий лоб мудре- ца, измятый гармошкой солидных морщин; лобные доли — если кто разбирается в физиогномике — говорили об уме недюжинном, незаурядном. Крутые, бугристые надбровные дуги — признак волевой натуры. Горделиво поднятая грудь и широкие плечи не сломлены каторжной тяжестью прожитых лет. Серебристо-серая, густая борода скрывает упрямый подбородок человека, которого чертовски трудно или не- возможно свернуть с дороги. Руки с виду не богатырские, но такие жилистые, цеп- кие: любого молодого одолеет, если кто из них захочет побороться на руках.
И ещё имелась одна деталь, довольно-таки странная: щёки Славинского, ску- лы, выступающие из-под «горностая» бороды, постоянно покрыты молодым, не- увядающим румянцем, будто известен ему секрет молодильного яблока. Но пре- жде всего — глаза, говорящие о внутренней силе. Сердитый взгляд его стекло мог поцарапать, а добрый, нежный взгляд его согревал не хуже солнечного све- та. Мало того: глянешь в такие глаза и почувствуешь себя как под рентгеном — ка- жется, он тебя видит насквозь.
Кудесник знал назубок едва ли не всё разнотравье в окрестных горах и долах. Да и не только травы — многие секреты древней народной медицины ему знако- мы. Он людей, бывало, ставил на ноги в тех исключительных случаях, когда город- ские врачи понуро отмахивались — дескать, безнадёжен, готовьте гроб. Но и это ещё не всё.
Однажды Кудесник, не покидая посёлка, помог найти пропавшего ребёнка. Случилось так, что мальчуган взял корзинку и ушёл «за огороды» голубику со- брать; её в тот год на ветках столько поразвесилось — кусты трещали, головы склоняя. Увлекаясь лакомством, мальчонка упорол в тайгу, в такие буреломы, где и опытный таёжник заблукает. Родители, едва не обезумев, проискали несколько дней и поникли: ночи в горах становились прохладными, листодёры засвистели по тайге, игольчатый иней крошился на травы, камни выбеливал.
19
Родителям кто-то посоветовал обратиться к Славинскому — последняя надеж- да. Глядя «сквозь» фотографию потерянного чада, Кудесник две-три минуты угрю- мо сопел и помалкивал, а затем неожиданно выдал такое, чему не сразу поверили:
— Пострелёнка своего найдёте в районе дороги, ведущей на вторые Камни, рядом с развалинами бывшего гулаговского лагеря, там, где на излучине ручья сто- ит неохватное дерево, подрубленное прошлогодней молнией. Мальчонка спит под деревом на пихтовых ветках.
Были ещё и другие кое-какие фантастические факты, красноречиво говорящие о редкостном, необыкновенном человеке.
2
В начале карьеры своей Славинский с головой ушёл в науку и наверняка стал бы великим учёным — все предпосылки имелись. Коллеги о нём говорили: «Ян Маркович — пассионарная личность, человек, одержимый идеей и почти не име- ющий инстинкта самосохранения». И Славинский — забегая вперёд — неодно- кратно доказывал свою пассионарность, порою доказывал так, что кровь леденела у тех, кто находился рядом.
Научной карьере Славинского помешала война с фашистами. В войну он стал разведчиком и навсегда потерял своё настоящее имя, свою биографию. Он придумывал себе такие расчудесные легенды для прикрытия, перед которыми померкнут «Сказки тысячи и одной ночи» и многие другие. Добывая сверх- секретные материалы, он проворачивал сложнейшие комбинации, он вытво- рял какие-то немыслимые штуки — кунштюки, как говорили сами немцы. Голо- ву этого неуловимого «страшного русского» германский вермахт оценил один к одному — сколько весит голова, столько и золота за неё обещали. Так, во вся- ком случае, гласит предание.
А когда закончилась война, суровые чекисты оценили голову разведчика со- всем иначе. Вместо германского полпуда золота — девять грамм советского свин- ца. Хотели расстрелять его, теперь уже как злостного немецкого шпиона и пособ- ника. Добрая слава лежит, а худая бежит — вот так и с ним случилось.
— Ты не Славинский! — заявили чекисты.— Ты Сатанинский! Мы раскуси- ли тебя!
— Раскусили, так жуйте,— спокойненько ответил арестованный.
— Разжуём. Успеется. А пока вот бумага тебе, карандаш. Пиши чистосердеч- ное признание.
— Уговорили. Давайте.
Он какое-то время корпел над листом, карандашиком чиркал. Суровые чеки- сты ждали, ждали — не вытерпели, забрали бумагу.
20
— А это что за хренотень? — спросили, рассматривая странный чертёж, по- средине которого красовалось что-то вроде жирной большой восьмёрки, лежащей на боку.— Что это? Отвечай!
- — Это лемниската.
- — Ты по-русски говори, германский прихвостень. Что за Ленин... ската?
- — Лемниската — знак бесконечности.
- — Ты на что намекаешь? Ты хочешь сказать, что тебе не будет конца? А вот
это видишь?
- — Вижу. Это «Маузер C96». Любимое оружие товарищей чекистов.
- — Молодец. Соображаешь.
- — И вам не мешало бы.
На него смотрели с интересом и неприязнью. Харизма арестанта не только
смущала — подавляла и на нервы действовала: хотелось как можно скорее изба- виться от него. Но чекисты народ подневольный — ждали команды «оттуда». Блефовать пытались.
- — Держи,— протягивали пачку папирос,— покури напоследок.
- — Не курю. И вам, ребята, не советую.
Странный этот арестант, одною ногою находящийся в могиле, поражал своим
спокойствием и дерзостью. Он как будто знал, что в самую последнюю минуту, ког- да он будет стоять у стенки и смотреть на золото заката,— пулю в лоб не закатят.
— Расстрелять под дождём! — приказало начальство, оговорившись при этом: — Подождём, короче. Подождём. Это всегда успеется. Пусть поработает на благо Родины.
Расстрел заменили пожизненной ссылкой в Сибирь.
И загремел Славинский «за всё хорошее», как сказал ему угрюмый сытомор- дый конвоир,— пошёл по многочисленным этапам, чудаковато притом улыбаясь.
Жизнь, даже клятая, каторжная, давала возможность порадоваться,— это мо- жет понять только тот, кто побывал на краю своей гибели, на самом её острие, об- жигающем сердце.
Только в этой странной радости Славинского затаилось что-то ещё, что-то та- кое, что не разгадать. Под землёй на каторжных работах он чувствовал себя ничуть не хуже, чем крестьянин в чистом поле, например, или жизнерадостный мужик на стройке дома своего.
— Как это понять? — шептались арестанты.
— А чо тут понимать? Здоровый конь!
— Здоровый, да, не спорю. Только не овсом питается. Вчера я видел, как он
камни жрал.
— Да ну! А зубы целые.
21
- — В том-то и дело. Что-то здесь нечисто. Человек ли это вообще?
- — А ты? Человек? Все мы тут — рабочая скотина.
- — Насчёт камней не знаю, а вот у нас в деревне,— вспомнил кто-то,— жила
трудовая семья Землеедовых. Фамилия такая. И дед у них был землеед, и прадед — натуральный землеед. Видно, чего-то в организме не хватало, вот они землицу-то и потребляли. А кто-то взял да сообщил куда следует. И что вы думаете? Всю се- мью в распыл пустили. Расстреляли как пособников буржуазии. Сказали, что вы, мол, сначала вокруг своей деревни всю землю сожрёте, потом от области откусы- вать возьмётесь, а там, глядишь, и СССР проглотите. Аппетит, мол, приходит во время еды.
